– Ты, оказывается, здешние места знаешь, – сказал с удивлением сотник Заруба вою.
– Не был здесь раньше ни разу. Но мы этот ручей пересекали, когда к жалтонесу ехали. Только мы другой дорогой ехали. Локтей на двести ниже по ручью. Там, кажется, и засада нас ждет. Готовятся. А ручей я слышу. И людей слышу. Это франки. Доспехи гремят. Если бы наши были или даны, то кольчуги бы шелестели. А здесь – доспех…
Заруба опять перевел. Оливье только презрительно плечами пожал. Он засады не боялся.
– Тебе бы с таким слухом кошкой служить, – сказал граф Оливье высокому не по кошачьи, и даже слегка неуклюжему Телепню, нимало не беспокоясь о возможности попасть в засаду. – Это просто журчание ручья на камнях, а не доспехи гремят. Мне кажется, я ручей тоже слышу.
Теперь сотник Заруба уже переводил слова графа словенам.
– Кошкой не кошкой, – серьезно сказал сотник Бобрыня. – Но его слух охотника ни разу нас не подводил. А я его уже лет пятнадцать знаю. Телепень в лесу вырос. Умеет все звуки разобрать и разделить. Если он говорит про засаду, значит, там засада. Франки хотят нас остановить.
Выслушав новый перевод, граф ответил:
– Франки никогда не нападут на меня, я – пэр королевства.
– Но этот граф, извини, я забыл его имя… Этот граф, что атаковал нас сегодня, не посмотрел на твое звание, – возразил Заруба. Свои слова он словенам не переводил. – Кроме того, вся армия не может знать тебя в лицо.
– Я назову себя, и они опустят оружие, – спокойно оценил Оливье ситуацию. Я не знаю в нашей армии людей, которые захотят со мной драться.
– Не все так просто, граф, не все так просто, – опять не согласился Заруба. – Как ты говоришь, зовут этого графа, который сбежал от схватки с тобой?
– Граф де Брюер…
– Да. Если он – фаворит короля Карла, ему есть, что терять при твоем возвращении в королевскую ставку. Он может устроить засаду именно на тебя. Де Брюер ускакал сегодня, опасаясь твоего обещания сразиться с ним. И не хочет, чтобы ты вернулся к королю. Наверное, твое влияние на Карла Каролинга все еще имеет для него значение. Он боится одновременно и твоих слов, и твоего меча. Не знаю уж, чего больше.
– Граф де Брюер – рыцарь. Он не позволит себе такого бесчестия. Да и не рискнет вступить со мной в схватку. Даже из засады. Он уже сбежал от нее сегодня не для того, чтобы вернуться.
– Он может сам и не стать в засаду, но нанять солдат или просто мародеров, которым все равно, на кого нападать и кого грабить, лишь бы было, чем поживиться. Им заплатят, они на самого Карла нападут.
– Ты, сотник, слишком плохого мнения о рыцарях. Ну, да, у вас свои нравы, у нас свои. Но ты должен знать, что рыцарь не способен на такой поступок, иначе она просто не имеет права называться рыцарем.
– Рыцарь, насколько я понимаю, равнодушен к своей жизни или смерти, и не способен сбежать с поля боя. Отступить рыцарь может. Но де Брюер сегодня просто сбежал. А такой человек способен на все.
– Не будем спорить, – хладнокровно сказал Оливье. – Давайте просто проверим. Просто поедем на них, и узнаем их намерения.
Эти слова Заруба снова перевел.
– Там арбалетчики, – сказал Телепень. – Я слышу, как скрипят вороты арбалетов. Они заряжают оружие. Наши кольчуги от арбалетного болта не спасут.
Десятник Калинка сделал знак своим стрельцам, которые внимательно слушали разговор, и те сразу наложили на свои луки стрелы. Оливье посмотрел на это с неодобрением. Он не понимал, почему не верят его убедительным словам. Впрочем, граф готов был простить этим славянам такую невежливость. Откуда им знать, что такое пэр королевства, и что значит для франков имя графа Оливье. Он считал всех славян почти диким народом, не умеющим воспринимать понятия чести и достоинства рыцаря.
– Извини, граф, – снова вступил в разговор сотник Бобрыня. – Ты сегодня уже ошибся, когда говорил нам, что де Брюер нас не атакует. Не стоит ошибаться во второй раз подряд. Разреши нам действовать по-своему. Это сохранит не только твою, но и наши жизни. А мы о них привыкли заботиться сами. Так нас наш княжич наставляет.
Выслушав перевод, граф Оливье натянул повод коня, останавливаясь.
– Действуйте… – слово прозвучало снисходительно.
Но, едва сотник Заруба перевел это слово, как спешились сотник Бобрыня, все десять стрельцов и вой Телепень, и тут же они исчезли из поля зрения, словно в воздухе растворились. Оливье даже оглянулся, пытаясь понять, куда эти словене исчезли, но никого не увидел. И ни одна ветка рядом не хрустнула, но один камень под ногой не звякнул. Сотник Заруба с воем Зеленей спокойно ждали, не покидая, как и сам граф, седел. И через непродолжительное время раздались короткие отдаленные звуки – сталь била в сталь. Эти звуки граф хорошо знал – это стрела била в доспех. А еще через несколько мгновений звонко и резко трижды прокричала противноголосая сойка. Граф Оливье совсем плохо знал дикую природу, но даже ему казалось, что это сигнал, подаваемый человеком. Так и оказалось.
– Все кончилось, – сообщил Зеленя, хорошо, видимо, знающий этот резкий сигнал. – Нас к себе зовут.
Граф отпустил повод, и хладнокровно подогнал коня шпорами. Славяне подгоняли своих коней пятками, поскольку шпоры не носили, однако от этого их кони не были более медлительными. Очень быстро все трое выехали к ручью, пересекаемому тропой. Ручей был мелким, и не было камней, на которых бы он играл. Вода бежала вдоль мягких земляных берегов, покрытых пожухлой осенней травой, но все же кое-где, особенно ближе к воде, еще зеленой. Оливье про себя еще раз удивился слуху долговязого и внешне неуклюжего Телепеня. Сам граф почти не слышал ручей даже тогда, когда пересекал его. Впрочем, внимание его было отвлечено стоном, раздавшимся в кустах другого берега. Граф дополнительно подогнал коня, и сразу въехал в кусты, которые конь легко раздвинул грудью, прикрытой плотной попоной с металлическими нашивками вместо лошадиной кольчуги. На берегу среди кустов лежало двенадцать солдат, доспехи которых были пробиты страшными длинными стрелами словенских стрельцов, а рядом лежало еще два связанных солдата. Их заряженные арбалеты валялись неподалеку, выроненные из рук в самых неподходящий момент. Из всех только один арбалет успел выстрелить, но, скорее всего, и этот выстрел был не прицельным, потому что все словене живые и здоровые стояли тут же, всем своим видом подтверждая то, что говорили графу.