Но ударение при этом она сделала не на «если смогу», а на «может быть», чтобы подчеркнуть главенство своих желаний и возможностей над всем остальным.
Впрочем, дворовый человек, опытный, и много повидавший на своём веку, никак на ее демонстрацию не отреагировал, только молча и бесстрастно кивнул, совсем не выказав уважения Велиборе. Более того, она отчётливо прочитала в этом кивке неприязнь. Она и это заметила, и это тоже решила запомнить. Она помнит все обиды, что нанесли ей словене. И всем им отплатит сторицею. Мать была их рабыней, но они тоже скоро станут рабами… Ее рабами. А это значит, что рабами Хозарии. Дайте только дождаться своего часа! И час этот близок, хотя сами словене этого не знают. Но тогда уже они будут и вести себя по другому, и думать будут по другому, и говорить будут по-другому…
Но не успела княжна выйти за порог, как дверь за её спиной открылась, и из княжеской горницы чуть не бегом выскочили три сотника. Чуть не задев её, они миновали крыльцо и поспешили куда-то в сторону, как показалось Велиборе, конюшни, откуда через минуту отчётливо послышалось лошадиное ржание и, следом за ржанием, раздался стук копыт по бревенчатому полу. Лошади у сотников стояли, судя по всему, уже под седлом, или их специально подготовили по приказу воеводы Военега, когда он выходил от князя.
Только сейчас она поняла, что в крепости что-то затевается. Что-то такое, что изменит жизнь. Но в какую сторону изменит, этого Велибора, при всей своей всегда обострённой интуиции, почувствовать не смогла. Но все события развивались не так, как ей думалось по пути сюда. Ведь она рассчитывала, что предстоит прощание с умирающим. Но на прощание с умирающим ближайших родственников собирают, а не воевод и сотников боевой дружины. Похоже, что Буривой с белым светом прощаться не собирается, и на погребальный костер не слишком торопится. Зачем же он вызвал к себе сына, когда в Славене неизвестно что происходит, когда варяги должны уже весь город обложить, когда стены защищать почти некому?
Нет, следовало все же, конечно, уйти, показав характер, хотя бы перед мужем в очередной раз, чтобы он всегда находился перед ней в состоянии ощущения вины, но не узнать при этом, что творится в крепости – этого Велибора не могла себе позволить…
Все смотрели на князя, а князь, угрюмо хмурясь, по-прежнему смотрел в столешницу. Но тишина и его, похоже, начала раздражать. И тогда он сказал:
– Я сегодня не командую. Я только слушаю, и никому не мешаю. Командует полками мой младший сын, его и слушайте…
Это было похоже на испытание. И Вадимир отца понял. Встал, и начал говорить:
– Сложившееся положение вы все знаете лучше меня… Варяги отправили половину своих дружин под Славен. Там будет трудно. Там уже трудно, как я догадываюсь. Но все мы надеемся, что Перун будет благосклонен к воеводе Первонегу, и поможет ему защитить город. А мы здесь остались с варягами примерно в равном положении, если не сказать, что в положении более выгодном, поскольку князь Астарата, как и воеводы Славер с Далятой, считают нас напуганными и не способными к активным действиям. И мы должны доказать Астарате и другим обратное, и так доказать, чтобы это стало памятно. Само такое доказательство служит не только делу усиления нашей позиции здесь. Это ещё и дело помощи Славену, потому что наш успех в Бьярмии заставил бы варягов сняться с осады и сюда отправиться. Но тогда, в случае нашей первой победы, силы двух сторон опять окажутся приблизительно равными. А если и из Славена, когда там отобьются, к нам подмога подойдёт, даже небольшая, тогда совсем всё с ног на голову поставит. Я понятно объясняю суть?
Вадимир посмотрел на отца. Тот по-прежнему не отрывал взгляда от столешницы, слушая долгие объяснения княжича. Сам бы Буривой ни в какие объяснения не вступал. Он просто приказал бы, и его приказ поторопились бы выполнить незамедлительно. Но Вадимир иной, и он должен учиться общаться с дружиной по-своему. Ему еще придется найти общий язык с тысячей Гостомысла, которую младший сын сам и поведет в сражение. Это опытная тысяча. Вои ходили с Гостомыслом в поход на помощь западным славянским племенам и против саксов, и против Карла Каролинга, и против данов, и против других славянских племен. Тысяча привыкла к командам княжича Гостомысла. А тот говорить любит, как Вадимир. Все объясняет. Значит, была надежда, что полк будет Вадимиру надежной опорой. Еще бы и остальные воеводы и сотники поняли и поддержали младшего сына. Тогда можно было бы спокойно сидеть за этим столом, и не рваться душой в сечу. Но пока еще душа рвалась, пока еще было желание стукнуть кулаком по столу так, чтобы столешница разлетелась на щепки, и показать, что силы князя не оставили. Но, подумав так, Буривой вдруг понял, что он не сможет по столу стукнуть даже так, чтобы баклажка с медом подпрыгнула и перевернулась. А стол-то уж тем паче не сломает, как бывало раньше.
Княжич продолжил:
– Из всех варяжских дружин в Бьярмии самая сильная сейчас у Астараты. Разбив её и не дав ему соединиться с другими дружинами, разбросанными по разным крепостям, мы сразу повернём итог войны здесь, в Бьярмии, в свою сторону, и существенно, как я уже сказал, улучшим положение Славена. Однако, я не слишком хорошо знаю местную обстановку, не знаю местных крепостей и условия подхода к ним. И потому хотел бы выслушать мнение тех, кто её знает лучше. Как нам до Астараты добраться? Он стар, и захочет, как и Первонег, за стенами отсидеться. Я так полагаю…