Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. - Страница 96

Сам воевода Славер никогда не был силен в других науках, кроме этого самого вождения полков в сечу и умения владеть всем доступным оружием. Да, говоря по правде, от сына простого сотника, каких было множество в дружинах князей Русы, никто такого и не требовал, хотя даже многие простые вои в дружине, как и простые горожане, не говоря уже о торговых людях, каких среди жителей Русы было большинство, грамоте были обучены с детства, и даже знали какие-то другие языки. Понятно, что знание языков было необходимо лодочникам-кормчим и их командам, возившим свои лодьи с торговыми людьми в дальние страны. Путь этот был долгим. Сначала через Ильмень-море до противоположного берега, потом мимо Славена по Волхову до Ладоги, оттуда по Нево-реке до незамерзающего моря. А дальше уже куда кому нравится – хоть мимо свейского берега, хоть мимо берега эстов с ливами. Что было опаснее – неизвестно. С кем-то приходилось в бой на воде вступать. С кем-то можно было договориться. А как договоришься, если языка не знаешь. Вот и приходилось поневоле выучивать. Чаще всего лодьи плавали до Буяна, и там продавали соль местным перекупщикам, которые уже на своих лодьях отправляли соль дальше. Но некоторые кормчие, особо отважные и опытные, и дальше отправлялись, до фризского берега или даже до франкского, кто-то к англам заплывал, кто-то дальше. И для дела приходилось языки знать, иначе было трудно.

Славер же бывал только в других славянских княжествах, живущих на закатной стороне – добирался даже до ляхов и пруссов и моравов, которым помогал со своим полком отбиваться от нашествия диких мадьяр. Так среди славянских племен было издревле заведено, когда соседи, даже дальние, просят помощи, помощь к ним отправляется. А варяги из Русы славились не только тем, что хорошо охраняли дальние и ближние обозы торговых людей, но еще и тем, что при необходимости предоставляли соседям свои сильные и надежные полки для защиты рубежей. Там, в славянских княжествах, можно было разговаривать по-своему, но тебя понимали, и ты понимал, что тебе говорили. А на восходной стороне Славеру часто приходилось общаться с полудикими, как считалось, сирнанами. Но изучать их язык многим воям, в том числе, и воеводе Славеру, казалось даже чуть-чуть унизительным. Тем более, что все сирнане обычно владели славянским, хотя многие достаточно плохо, но этого для общения обычно хватало. Но вот князь Войномир и с сирнанами разговаривал на их родном языке, и потому сирнане его любили, и шли за ним, хотя раньше шли за князем Буривоем. Войномир умел быть уважительным со всеми, и это привлекало людей к нему. Но это не воспитанная черта. Сколько помнил Славер отца Войномира князя Браниволка, который, в свое время, и поставил молодого десятника Славера сначала сотником, а вскоре и воеводой, а потом вообще взял его в воспитатели к своему сыну, тот всегда умел так же уважительно разговаривать со всеми, даже со смердами. К сожалению, князь Браниволк жизнь прожил недолгую. Так уж случилось, что он на зимней охоте вместе с конем провалился под лед. И сам князь, и конь сумели выбраться на берег. Но сменить одежду возможности не было, и согреться было негде. Так, мокрый, и скакал до ближайшего селения на холодном ветру. Потом десять дней прокашляв в трясучей горячке, молодой еще Браниволк умер у себя в постеле. Почти одновременно с князем умер и его конь, который тоже под лед провалился. Но добрая черта характера отца не умерла вместе с телом, оставшись в характере сына. Сам Славер, делая вечером обход лагеря, многократно заставал князя Войномира, сидящим с простыми воями у костра. Наверное, Войномир и с Волынцом сумел бы поговорить по душам, и узнать что-то о человеке из этого разговора, но вот у воеводы таких манер не хватало, и даже как и о чем спросить он толком не знал. Но все же вопрос задал обычным для себя слегка грубоватым тоном:

– Волынец, ты же еще молод… У тебя родители живы, поди, еще?

Молодой сотник ответил неохотно.

– Отца я не знал никогда, а мать померла лет пять как, тому назад.

Конь Ветер постоянно перебирал копытами, показывая, что он всегда готов сорваться с места, и показать все остальным коням полка, как он умеет скакать, и потому Волынцу приходилось постоянно натягивать повод, удерживая Ветра. И это дело помогало Волынцу скрывать смущение от неполного ответа, который должен был вызвать новый вопрос. И Славер это смущение почувствовал, и вопрос задал:

– А отец-то твой что, погиб, когда ты малой был?

Волынец покраснел лицом и даже шеей.

– Не знаю… Мне ничего про отца не говорили. Я только маму помню, да бабку с дедом. Они меня и растили. А отец… Смутно так помню воя на хорошем коне, что к нм приезжал. На руках меня держал, а я его за бороду трепал. И все…

– А сам про отца никак не спрашивал? – недоверчиво поинтересовался воевода.

– Как не спрашивать, спрашивал… – Волынец лицом потемнел, и взгляд его, направленный в дорогу, стал жестким и холодным. – Кому ж не интересно… Однако ж, не хотели говорить…

Славер понял, что слишком глубоко залез в чужое дело, о котором сотник говорить не желает. И потому глубже решил не забираться. Спросил только:

– Как мать-то твою звали?

– Желана. Так родители ее назвали. А на улице просто Желькой кликали.

Это имя Славеру ничего не говорило, и, прекращая разговор, он натянул повод, и оглянулся. Полк растянулся далеко, и хвост последних сотен был не виден за поворотом дороги, огибающей очередную горку. Но воевода понял, что молодой сотник был ублюдком или, как еще звали внебрачных детей, байстрюком. Но это понимание никак не повлияло на отношение Славера к Волынцу. Какого человек не будь рода, он все же хороший вой, и, кажется, из него может получиться хороший сотник. Пока, по крайней мере, он показал себя только с хорошей стороны…