Князь Буривой сидел все за тем же столом на скамье, застланной мехами, и локтями опирался в столешницу, вздыбливая пальцами длинные и густущие, толстые, как лесные хмельные вьюны волосы на голове. Выглядел он намного мягче в сравнении с тем моментом, когда Велибора вошла в горницу без спроса. Но глаза, что князь поднял на княжну, были усталыми и измученными. От этого вида Велиборе стало легче, пропали опасения, что напрасно она пожаловала в Карелу, и руки заученным движением поднялись, готовые приветствовать тестя, как и полагается уважительной снохе, согласно славянскому обычаю.
– Здрав ли ты, батюшка? – меж тем глупо спросила она, потому что забыла спросонья все загодя заготовленные гладкие и подходящие моменту фразы.
Буривой только усмехнулся.
– Сама, чать, видишь… Здоровее всех здоровых… Если ведмедя с собой привезла, пусть сюда тащат, позабавимся. Иди-ка ко мне, поцелую…
Она шагнула вперёд, услужливо подставляя лоб, и Буривой поцеловал её тихо, совсем без звука. Не будь губы князя такими горящими, Велибора даже не поняла бы, что он поцеловал по настоящему, а не просто пальцами лба коснулся.
– Жалуется сын на тебя, – сразу высказал князь упрёк. – Пошто не слушаешься мужа? Пошто в такую даль-дорогу отправилась супротив его воли?
– Тебя повидать, батюшка, хотела. Помочь думала, чем смогу.
– Проститься приехала, – прямо перевёл скрытый смысл Буривой. Он все прекрасно понимал, хотя и не задумывался о том, что княжить после него может кто-то, кроме Гостомысла.
Она покраснела, и не захотела откровенно признать своих чаяний. Но Буривой их чувствовал, достаточно хорошо понимая жену сына. Но упреков никаких высказывать он не привык. Каков есть человек, таков он и есть, и исправить его словами внушения, скорее всего, невозможно, потому что характер меняется только при ломающих его обстоятельствах. При очень жестких обстоятельствах. А после простых слов будет видимый обман и лицедейство, и никакой искренности. Уж где-где, а в княжеском доме, где не скоморохи живут, а правители, такого допускать никак невозможно. Там все должно держаться на честном отношении друг к другу.
– Ладно, прощаться тоже надо. Только не сейчас и даже не сегодня. Нам ещё дел много сотворить предстоит. Повидались, и иди к себе, отдыхай с пути. Тебе дитё беречь след…
Буривой откровенно хрипел, произнося последние слова, словно задыхался. Велибора бросила взгляд на Вадимира. Тот в её сторону не смотрел, и потому она только поклонилась, и, пятясь, двинулась к двери, глядя при этом в пол, как и подобает женщине смотреть в присутствие князя. И вышла бы, если бы громкий, и неестественный звук не заставил её взгляд поднять.
Буривой, опрокинув стол, упал со скамьи на пол. Вадимир бросился к отцу, поднимая, и укладывая на скамью. Тут и дворовый человек, звуком привлечённый, забежал, помогать княжичу начал. А Велибора не подошла. Так и стояла, глядя на происходящее горящим взглядом, и боясь своим движением спугнуть момент её собственного приближения к власти в этой далекой от настоящего дома стране. От настоящего дома, в котором она ни разу не была, но про который так много рассказывала мать, ставшая рабыней у этих людей.
В глазах княжны светилось торжество…
Чем ближе к утру, тем сильнее начали потрескивать на морозе стволы деревьев в бесснежном лесу. Да ещё доспехи основательно холодили тело, хотя одевались не на голое тело, а на тонкую и не сковывающую движения войлочную поддевку. Но долго простаивать без движения не пришлось. Подошло время активной деятельности.
Выросшие в своих лесах, лесами вскормленные, укрытые и обогретые, вагры хорошо умели передвигаться скрытно даже численно большой дружиной. И при этом умудрялись не шуметь ни оружием, ни доспехами, что было особенно сложно, потому что каждое кольцо кольчуги прижать к телу, чтобы не терлось о соседнее кольцо, невозможно. Зимой, когда тёплые меха приторочены к каждому седлу, это сделать гораздо легче, нежели летом. Воевода Веслав первым дал пример, отвязав две медвежьи шкуры от луки седла, и плотно примотав их к телу поверх доспеха, чтобы не звякнуло ни одно кольцо кольчуги и не бряцали калёные пластины наборного нагрудного панциря. И даже медвежьи лапы, перебросив одну через другую, туго скрепил на горле, чтобы бармица тоже не бренчала. И посмотреть при этом внимательно не забыл, как другие молча его примеру следуют, словно команду воеводы услышали. Но команда и не нужна была. Вои к таким ситуациям привычны, и каждый понимает своё дело, как дело сохранения собственной жизни. Да, такая предосторожность, если разобраться, и была заботой о сохранении жизни.
– Добро… – сказал Веслав, вообще-то никогда не щедрый на похвалу, себе под нос.
Полки готовились к выступлению быстро и по возможности бесшумно, хотя все знали что полностью бесшумного передвижения дружины, одетой в металлические доспехи, просто быть не может. Металл при каждом шаге коня вынужден стучаться о металл, и этот звук можно только слегка приглушить, но никак не убрать совсем. Но и такого приглушения звука достаточно, потому что франки должны не посторонние шумы со спины собирать, а сами, тоже доспехами гремя, вперёд рваться, чтобы врубиться в ряды данов, большая часть которых по традиции воюет пешим строем. Франки услышат приближение вагров только тогда, когда дружина Веслава лавиной выкатится в мощную, всё сносящую атаку. И горе тем рыцарям, которые не смогут развернуть коней и встретить на скорости атаку, идущую сверху вниз. А времени и возможности развить скорость воевода Веслав франкам решил не предоставлять. Лес слишком близко к реке подходит, чтобы успели франки разогнаться. И пусть спуск к воде пологий, но всё-таки он есть, и его вагры используют с полным умением. А хвалёным рыцарям графа Оливье придётся рвать шпорами конский доспех, но и это не поможет лошадям разогнаться в полную прыть…