Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. - Страница 15

– Если говорить не захочет, своё он и здесь получит, – жалтонес обернулся на скрип, и прикрыл за собой дверь так, словно кто-то мог из-за неё не вовремя показаться. – Не родился ещё тот человек, что на вопросы Парима не ответит.

– Кто такой Парим? – не понимая, спросил Заруба.

Вместо ответа жалтонес по-змеиному зашипел, и часто зацокал языком, изображая неведомую змею. Однако все поняли, кого лив имеет в виду.

– Что с княжичем? – по-своему отреагировал на это Бобрыня.

Жалтонес не ответил, по-прежнему глядя на пленника.

– Выживет хоть, скажи, – даже рядом с крыльцом, на земле стоя, тогда как сам хозяин избушки с крыльца не спустился, Телепень всё равно был выше его ростом.

– А вот он нам и скажет, – ни при одном слове не меняя по-змеиному ледяную и скрипуче вибрирующую интонацию голоса, Рунальд кивнул на пленного стрелецкого десятника. – Он лучше других знает, что его стрелы несли. А мои змеи пока не понимают, что это за яд такой. Ведите его ко мне. Только осторожнее, на моих друзей в темноте не наступите. Они иногда волнуются. Но вы не бойтесь, не тронут, если не наступите.

Он несколько раз сердито хихикнул, словно ёжик фыркнул, повернулся, и ушёл за дверь первым. Недолго посомневавшись после такого жуткого предупреждения жалтонеса, Бобрыня с Зарубой подхватили Парвана под локти, на ноги поставили, встряхнули основательно, и подтянули к крыльцу. Остальные дружинники, вникая в слова «пня с бородой», не спешили им помочь. Только Телепень, который, как все говорили, сообразительностью не отличался, подтолкнул стрельца тупым концом копья в спину. Не так, чтобы слишком сильно, но Парван чуть не упал от такого посыла, несмотря на поддержку с двух сторон, но, опасаясь повторного, более весомого посыла, сам начал неразгибающиеся ноги передвигать. А Телепень следом двинулся, тем же копьём поигрывая, словно спине угрожая.

– Ты-то куда? – с усмешкой спросил его дружинник Ждан. – Там же змеи ползают.

Телепень оглянулся вопросительно, будто не понимая, о чём речь. Ждан объяснил:

– В избушке, говорю, змеи…

Только теперь несообразительный дружинник догадался, рост позволил ему через плечо низкорослого Зарубы посмотреть на дверь, и повернуть назад уже с первой ступени крыльца.

– А княжич? – шепотом, словно боясь, что змеи его услышат, спросил Телепень того же Ждана. – С ним что?

– Княжич с жалтонесом.

– И что ж? Нечто змеи жалтонеса слушаются?

Ждан к Телепеню давно привык, и хорошо знал, что тому надо всё объяснять в подробностях. До высоко расположенной головы не скоро доходит то, что говорят снизу.

– Не понимаешь? Это же не кто-то, это – жалтонес, заклинатель змей. Все гады его слушаются, как своего князя. Он – змеиный князь…

– Князь змей… – понял, наконец, Телепень, и согласно закивал головой.

И, оценив теперь ситуацию, дружинник откровенно опасливо глянул на дверь, которая только что закрылась словно бы сама по себе, потому что рядом с ней никого не было – Рунальд ушёл первым, сотники Бобрыня с Зарубой в четыре руки держали испуганного стрелецкого десятника, не давая тому вырваться. Княжич Гостомысл, который находился внутри, был не в таком состоянии, чтобы дверь закрывать, да и не княжеское это дело. А больше в избушке не было никого, это знали все. И потому все остальные дружинники, глядя на закрывающуюся дверь, замолчали, и даже отступили от избушки на шаг. Дружинники не боялись вражеских стрел и мечей, они не боялись своих волхвов, потому что не ждали от них непонятных неприятностей. Волхвы обычно вообще избегали оглашения своих дел, если только не видели в этом какой-то необходимости. Но жалтонес – волхв чужой, и, не понимая его помыслов и действий, опасаться его следует. По крайне мере, не стоит безоглядно ему доверять…

* * *

Меж тем, сотники смело и даже с каким-то любопытным отчаянием ступили в полумрак избушки, всё освещение которой состояло из отблесков пламени, горящего в печи, да лучины, закреплённой в стене рядом с единственным тёмным окном. Надо отдать им должное, они, как воины, никогда не пугались смерти в бою, но иметь дело с ядовитыми змеями не хотелось ни тому, ни другому. Тем не менее, они пошли, переборов естественное состояние опасения. Пошли, толкаемые один любопытством, второй – опасениями за жизнь княжича. Однако идти так же стремительно, как это сделал сам жалтонес, и они не решались. В первую очередь, потому, что сразу услышали наводящее ужас змеиное шипение из всех углов, и даже из-за закрывшейся самостоятельно двери, и не знали так же хорошо, как «пень с бородой», где змеи располагаются. При этом, хорошо понимая, что змеям полагается зимой спать, прекрасно помнили, что разбуженная змея всегда представляет тройную опасность из-за естественного скверного настроения. Человека разбудишь не вовремя, и то он пребывает не в лучшем состоянии духа, и на весь мир злится без видимой причины. А что же о змеях говорить! Кроме того, пленник, напуганный и этим шипением, и своим положением, и непонятной речью Рунальда, сопротивлялся, и идти не желал, и, как только обнаружил, что долговязого Телепеня нет за спиной, постоянно пытался присесть. В итоге получалось, что два сотника почти тащили его, а десятник ноги поджимал, еще и потому, что боясь укусов аспидов, что для любого человека естественно.

И, при всей сложности положения, Бобрыня всё же сразу посмотрел на печку, где заметил лежащего и по грудь укрытого множеством мехов княжича Гостомысла. Княжич спал, тяжело, с хрипом дыша во сне, как дышит больной человек. Но, главное, он дышал, а пока человек дышит, его сердце бьётся, и, значит, есть надежда на исцеление. Это сотника несколько успокоило и придало ему сил и решительности.