Князя Бравлина Второго это письмо очень даже устроило, хотя именно такого ответа он и ожидал, хорошо зная и понимая Карла, правителя не кровожадного, и умеющего понимать свою выгоду. Получил ли командир франкского охранного полка приказ короля, Бравлин не знал. Но даже это письмо, если его показать франкам, может служить охранной грамотой. И князь решил сам съездить к франкам. Благо, это было недалеко.
Едва он сел в седло, как увидел, что у дощатой пристани подошли лодки паромщиков со стороны вагров. Паромщики чалили свои лодки, а по направлению вагрской деревеньки по дороге поднимался всадник. Чуть отстав от него, ехало десять воев. Всадник так, похоже, торопился, что коня почти загнал. Отдыхая во время переправы, его конь так и не отдышался. Крутые бока сильно раздувались. Примерно ту же картину можно было наблюдать и у лошадей воев ехавшего следом десятка. Наверное, немалое расстояние пришлось этим людям преодолеть второпях. Судя по одежде и по легкой кольчуге без мощной нагрудной брони, это был не вагр и не бодрич. Да и шапка была с лисьим хвостом, какие бодричи и вагры не носили. Бравлин придержал повод коня, чтобы дождаться приезжего. Вдруг, тот несет какую-то весть. Когда всадник оказался близко, князь перегородил ему дорогу, останавливая.
– Кто такой и куда путь держишь?
Всадник ответить не успел.
– Извини, княже… Я знаю его… Это Верхослав, служитель в княжеском тереме. Помощник глашатного, кажется. Похоже, к нашему княжичу гонец, – сказал вдруг сотник стрельцов Русалко, стоящий неподалеку с тремя конями на поводу – все три коня были под седлом. Один принадлежал лично молодому сотнику, два других недавно еще носили тяжелых франкских рыцарей, и своей мощью выделялись рядом с лошадью сотника. Но он предпочитал под собой держать своего легконогого скакуна.
– Русалко! – радостно воскликнул гонец, так и не ответив Бравлину. – Ты же, помнится, с Гостомыслом уехал… Где он сейчас?
– Здесь я, – вышел из-за спин стрельцов сам княжич. – Так ты – гонец?
– Да. К тебе, княже, из Славена, со срочным донесением…
– Гостомысл. Я пока к франкам съезжу… – сказал Бравлин. И, не дожидаясь ответа княжича, погнал коня. Три воя и сотник Заруба отправились следом за князем.
– Что за весть ты нам привез, гонец? Что за надобность такая коней загонять? – спросил Гостомысл, словно не заметив обращения «княже», которое употребляют только говоря с князем. – В Славене что случилось? По лицу твоему вижу, что весть не добрая. Говори, не тяни…
– Горько быть вестником сразу нескольких несчастий, княже, – гонец снял с головы шлем, и встал на колени, как провинившийся человек.
– Я не «княже», я только княжич, – в этот раз Гостомысл поправил гонца. – Говори…
– Славена больше нет. Варяги сожгли город…
– Как они решились? Без Войномира…
– Там был воевода Славер, наставник Войномира. Он решился…
– Зимой?
Зимние военные действия в те века вообще считались редкостью. И потому всегда вызывали удивление. Нападавшие всегда оставались на холоде, тогда как защищающиеся всегда имели возможность приложить руки к домашней печи.
– Зимой, княже…
– Не «княже», а княжич!
– Княже… – настойчиво повторил гонец. – Буривой вместе с братом твоим Вадимиром вознесены на погребальный костер в Кареле. Теперь ты – наш князь. Поторопись домой… Городу без князя никак не можно…
Гостомысл побледнел и замер.
– Как они погибли? – только и нашел в себе силы, чтобы тихо спросить.
– Вадимир, говорят, в сече с варягами. Князь Буривой умер, когда ему про Вадимира сказали. Там же, при всех, в своей горнице.
– А в Славене? Семья моя…
– Все живы. Жена жива, дети живы. Вывели из за город. Сейчас в ближайшей крепостице сидят. Тебя ждут. Меня вот послали…
– Кто-то там сейчас распоряжается?
– Воевода Первонег. Скоро прибудет из Бьярмии воевода Военег со своими полками. Первонег поперву приказал строить землянки для людей. Пока холода не самые – самые. И хочет готовить лес, чтобы весной начать возводить стены.
Гостомысл отошел на несколько шагов от всех, и остановился, сверху рассматривая реку. Ноги его ступали неуверенно. Подошел Русалко, и взял Гостомысла под локоть, поддержал, но княжич, еще не успевший ощутить себя князем, мягко вытащил локоть из руки стрелецкого сотника, и отошел дальше, показывая, что хочет остаться один. Русалко не пошел за ним…
Князь Годослав пробовал в палатке графа Оливье кислое гасконское вино из разных графинов, не получая, впрочем, от этого никакого удовольствия. Граф оставил Годослава одного, приглашенный на малый королевский совет. Как князь уже узнал, собственной палатки у Оливье в ставке короля не было, но две палатки оказалось у дю Ратье, и майордом с удовольствием уступил одну из них графу до того момента, когда Оливье привезут его палатку из полкового обоза. Распоряжение об этом граф уже отдал. Вино в плетеном из камыша сундучке уже в отсутствие графа принесли от кого-то из других придворных, желающих подольститься к победителю Божьего суда. Годослав придворных Карла почти не знал, и потому не мог даже назвать по имени человека, который пришел вместе со слугой, принесшим сундучок. Хорошо еще, что тот сам вызвался спросить Оливье о вкусе вина. Но, должно быть, у франков и бодричей вкусы сильно разнились. Годослав попробовал вино из нескольких бутылок, и нашел, что оно не идет ни в какое сравнение со славянским хмельным медом, несмотря на то, что придворный, доставивший вино, очень его нахваливал.